Старшая сестра

Чем старше становлюсь, тем чаще приходят воспоминания и раздумья. Почему всё в жизни сложилось так, а не иначе? И ниточки тянутся туда, где начиналось взросление, поскольку все мы родом из детства.    

Трудная роль

Я росла в относительно успешной по тем временам семье. Была любима, обласкана. Неплохо училась и, как писали в характеристиках, пользовалась авторитетом у одноклассников и учителей.

Главной моей обязанностью, как мне кажется теперь, было быть старшей сестрой. Но, увы, заботу о младших я считала тяжкой повинностью и зверски завидовала Таньке Карякиной, бывшей единственной и донельзя избалованной дочкой и внучкой у многочисленных родственников. 

Естественно, я очень любила своих младших сестричек и брата, но вот нести за них ответственность и быть ежедневно, ежечасно им няней, гувернанткой и бонной мне категорически не нравилось. Но это все было глубоко внутри меня, а внешне… Внешне моей сестринской любовью и заботой взрослые восхищались, а я от этого злилась еще больше. 

Мне приходилось соответствовать их ожиданиям и всё время играть кого-то, кто был значительно лучше меня самой. 

Эта роль старшей сестры во всем перечне моих жизненных ролей была, пожалуй, самой трудной, так как была включена во все практически сцены моего бытия. Самым тяжким было подавать пример младшим всегда и во всём. Боже упаси получить двойку, прогулять урок, не помыть посуду, не постирать и не выгладить кружевные или атласные  воротнички своей и их школьной формы – и еще куча всяких «боже упаси».

Примерная девочка

Вопрос: «Какой пример ты показываешь младшим?» рефреном сопровождал меня всю жизнь, до самой старости, пока жива была мама. Я не могла позволить себе полениться, расслабиться и забыть хоть один пункт из перечня «хорошей девочки из приличной семьи», в котором были разные повинности – быть послушной, заботливой, внимательной. 

Но главное, по мнению представителей папиной родственной ветви, быть воспитанной или как говорила одна из бабушек, «держать спину». А это означало даже дома никогда не выглядеть распустехой – уютные байковые халаты и старенькие выношенные платьица не допускались. Всегда с аккуратно заплетенной косой. Всем  вежливо улыбаться. Говорить то, что от меня хотели слышать, и делать то, что делать до́лжно.

На очередном воспитательном собеседовании с бабушкой-профессором я гневно фыркала, что мы не в институте благородных девиц. Наше время требует равноправия, силы, бесстрашия. 

На что бабушка искренне сокрушалась – пассионарность не красит женщину и обожаемая мною Жанна д’Арк не лучший пример для будущей жены и матери.

 В семейной схватке вечных ценностей мне приходилось отступать в борьбе с превосходящими силами противника и послушно играть роль примерной будущей жены и матери, старшей сестры и ученицы-отличницы. Был, кстати, еще один пункт в уставе идеальной девочки – «не хлопотать лицом», что предполагало постоянное использование в общении благожелательно-улыбчивой маски. Со всеми! Даже с врагами.

 Изменение характера

Это мне казалось самой гнусной формой рабства – ломание своего характера. А характер мне достался далеко не подходящий для роли, которую я играла. Был он местами весьма буйным и авантюрным и никак не вписывался в прокрустово ложе определения послушной дочери. И потому я неистово мечтала повзрослеть, но совсем не ради мудрости, а лишь для обретения вожделенной свободы от всех и всяческих обязанностей и ролей.

Смешная! Да вся жизнь – это сплетение ролей, которые потом к тебе так прирастают, что и не вспомнить, что было вначале. 

Это не есть плохо, так как любая роль строится на последовательности поступков, которые понемногу строят тебя. Роль становится тобой, лучшей или или худшей версией тебя, в зависимости от окружения, и врастает в твою личность совершенно органично.

Тогда мне хотелось принадлежать только себе. Но прав у нас гораздо меньше, чем обязанностей. 

Быть старшей сестрой оказалось не просто моим внутрисемейным состоянием, а одновременно диагнозом, приговором и сценарием на всю оставшуюся жизнь.

Ролью, которая стала главнее меня и поглотила меня целиком. Это была программа, вложенная в меня, вероятно, с рождения, и как бы я ни бунтовала всю жизнь, она неукоснительно выполнялась. 

Программа жизни

Это потом, уже в университете, изучая основы психологии, я узнала, что у каждого человека, предполагаемо, есть миссия, предназначение, и хорошо, когда она совпадает с характером и жизненными ситуациями. У меня не совпадала. Мне хотелось жить в свое удовольствие. Но я вечно попадала в ситуации, когда надо было кого-то от чего-то спасать. И снова, снова и снова брать ответственность на себя.

В борьбе двух типов воспитания победила, увы, пассионарность. Я постоянно находилась в состоянии готовности к подвигу. Как только мне удавалось с огромным трудом освободиться от этой превентивности, жизнь тут же подкидывала очередную каверзу, выйти из которой можно было только путем напряжения всех сил.

Хочу заметить, что судьба – хороший тренер. Предлагаемые ею обстоятельства бывают, порою, жестоки, но всегда методически выверены с точки зрения обретения высших ценностей.

Я всегда очень любила животных. Разных. В моей комнате частенько ночевали контрабандно проникшие в дом больные и раненые собаки и кошки. Мама иногда даже помогала их лечить, но устраивать дома филиал ветеринарки категорически запрещала.

Акела

Как-то мы носились с приятелями по улицам вместе соседским щенком овчарки. В азарте погони не заметили сухой сук, лежащий поперек дороги, и Акела налетел на него голеньким щенячьим животиком. Рваная рана была неглубокой, но в ней застряли сухие щепки, камешки и грязь. 

Акела скулил и от боли не давался в руки. Даже попытался меня цапнуть, хотя никогда прежде и помыслить не мог о таком варварстве. Только ужас от того, что милый маленький Акела сейчас на моих глазах умрет, не дал мне позорно грохнуться в обморок. 

И вот тут впервые я мысленно подчинилась какой-то силе, которая далее направляла все мои действия.

Айке, жившей через дорогу, я велела немедленно принести старую простынь, на которую мы бережно уложили окровавленного щенка и бегом понесли его к нам домой. Разместив скулящего малыша в беседке на большом столе, я метнулась в летнюю кухоньку, разожгла примус и поставила кипятить воду. 

В маминой спальне в шкафу стоял бикс – такая большая металлическая кастрюля, в которой хранились стерильные шприцы, бинты и инструменты. Мама часто говорила, что «тревожный чемоданчик» при четверых детях должен быть всегда наготове. А мы с уважением соблюдали запрет: «К нему не прикасаться!» 

Теперь же табу было снято самой ситуацией. Я просто подчинилась властному приказу изнутри и, не испытывая никакой вины, схватила этот самый бикс и понесла его в беседку, прихватив заодно чайник с горячей водой.

Момент силы

Мы бинтом перевязали Акеле мордочку, чтоб его остренькие зубки не помешали процедуре. Я промыла с мылом пыльный, с запекшейся кровью животик и приступила к обследованию. 

– Нужен спирт! – и Алька бегом помчалась в папин кабинет. Через секунду передо мной стояла бутылка «Столичной» с бело-красной этикеткой, бывшая тогда редкостью в наших магазинах. Такие бутылки – разные, но всегда особые – лежали у папы в нижнем ящике стеллажа только для гостей. Я понимала, что и так схлопочу большую неприятность, но за воровство неприкасаемого папиного запаса – ой, что будет! Однако эта мысль промелькнула так быстро, что я даже не успела испугаться последствий. 

Акела перестал брыкаться и только покорно и измученно смотрел на меня огромными, чернющими от боли глазами. Я быстро извлекла из бикса скальпель, что-то типа щипцов, полила их водкой и абсолютно бестрепетной рукой поднесла к животику щенка. Той же водкой я щедро полила всё пространство вокруг раны и, жестко отключившись от жалости к скулящему щенку, приступила к операции.

 И вдруг поняла, что я, пионерка, не верящая ни в бога, ни в черта, молюсь в душе кому-то там наверху о помощи и о сохранении жизни маленькому любимому существу. И даже обещаю исполнить всё, что он захочет, но потом, потом, а сейчас: «Только пусть Акела живет!» 

Он пообещал. Я знаю. Я это почувствовала.

Каким-то образом в мыслях, совершенно естественно, я увидела себя знаменитым хирургом, спасающем раненого фашистской пулей советского воина. Этот образ помог моим движениям стать уверенными и быстрыми. 

Щенок спасен

Подробности той операции я не могла вспомнить ни тогда, как ни пытали меня мама и бабушка, ни теперь. Откуда я знала, что и как делать? «Мною кто-то руководил изнутри, – отвечала я как на духу, – а я только с точностью выполняла команды». 

Очнулась я только тогда, когда повязка была наложена и закреплена. Подняла глаза. Передо мной стояла тетя Женя и с нескрываемым изумлением смотрела то на меня, то на щенка. Тетя Женя – Зойкина мама и ветврач крохотной больнички, что примостилась в уголке между Сосновым парком и тылом здания КГБ. Она была срочно приведена для спасения Акелы Зойкиной сестрой, которая стояла тут же с зареванным пыльным личиком. 

А я, будто проснувшись, с острым любопытством оглядывала всё вокруг, выхватывая детали. Вот мои окровавленные руки и инструменты на дощатом столике. Вот кровь просочилась сквозь бинты на животике Акелы. Вот ребята наперебой рассказывают тете Жене обо всем, что произошло. И среди неимоверного гвалта тоненько поскуливает щенок. 

– Всё отлично, Танечка, надо только швы наложить. Давай снимем повязку и закончим твою блестящую операцию. 

Все мгновенно смолкли. Тетя Женя открыла бикс, привычно надела резиновые перчатки и извлекла из его недр какую-то металлическую штуковину.

– Поассистируй мне, пожалуйста, – обратилась она ко мне. – Подай кетгут, это вон те  нитки…

Понять главное

Тетя Женя ловко и быстро выстригла шерсть вокруг раны, наложила швы, все обработала уже настоящим спиртом и укрыла щенка специальной попонкой, что извлекла из недр своей холщовой сумки с красным крестом.

– Да-а, гены не пропьешь, – загадочно протянула она, рассматривая меня, как какую-то диковинку. – Ты хоть мне-то объясни, кто тебя мог научить оперировать? – Я абсолютно честно призналась, что и сама не знаю.

– Что же, девочка моя, пути Господни неисповедимы, – задумчиво произнесла атеистка тетя Женя. – Видимо, есть что-то в этом мире, что ни мы, ни наука пока не знаем, объяснить не можем. Но если очень нужно, спасение приходит. Я много раз видела это на фронте.

…Акела выжил, вырос красивым, умным псом и еще много-много лет радовал нас своей дружбой. Тем летом я очень повзрослела. А с годами поняла, как это, на самом деле чувствовать себя старшей сестрой. Нести ответственность за всех младших и маленьких. 

Сейчас мне уже много лет. Как говорят, дама элегантного возраста. Жизнь прожита непростая. В чем-то я состоялась, в чем-то нет. Впрочем, это как у всех. Но я абсолютно уверена, что в каждого из нас встроена программа старшей сестры или старшего брата всему живому на Земле. От нас требуется только согласиться с этой ролью, и все будет хорошо