С Томасом мы дружим лет 100. Может быть, и все 150. Когда-то были не разлей вода – он тогда жил в моей стране. А сейчас он ждет нас у себя дома – мы с женой летим в отпуск в Голландию.
Мой друг Томас
Томас приехал в Иерусалим волонтером по какой-то международной программе. Работал с детьми с особенностями развития. Он мне сразу понравился: сдержанный, невозмутимый, спокойный. Но упрямый – всегда поступал так, как считал нужным.
Дружили мы несколько лет, пока миграционная служба не предложила Томасу покинуть страну, так как истек срок действия всех его виз. Он очень не хотел уезжать, очень! Было даже странно, как этот молодой голландец из благополучной, обеспеченной семьи прирос к городу, в котором никто из его предков никогда не был. Он уехал. Но тосковал.
– Как вам Голландия? – спрашивает Томас, позвонив в день нашего приезда. – Нравится?
– Нравится? Не то слово, Томас! Бомба замедленного действия: чем дальше, тем нравится всё больше и больше. Нет шума, нет машин, все на «байкс», чистый воздух – восторг! Ты сам-то как?
– Я? Ты же знаешь. Живу одной надеждой вернуться в мой город и, если повезет, поселиться недалеко от тебя.
Пауза. Я ожидал что-то подобное, но не так сразу.
– Вы должны приехать ко мне, – прервал паузу Томас.
– Должны, значит едем! Какие проблемы? Будем через пару дней.
И вот мы едем к Томасу. Шоссе бежит прямо посреди моря, точнее по дамбе Афслёйтдейк. Гид басит в микрофон, микрофон фонит:
– Дамба Афслёйтдейк защищает тысячи квадратных километров суши. При прорыве дамбы под воду может уйти до трети всей территории Нидерландов, – но в голосе гида ни тени беспокойства, видно, привык. Мы с Викой слегка поежились. Мы не привыкли.
Из окон автобуса – бесконечный простор, море сливается с небом. Слева от дамбы Северное море. Справа до самого горизонта – озеро Эйсселмер. Посреди озера прямо из воды вырастают трехлопастные мельницы высотой с девятиэтажный дом, похожи на гигантских аистов, – голландское ноу-хау.
Про решетки и ограды
– Дружище, как я рад тебя видеть! – кричу я Томасу, выходя из автобуса. Он ждет на остановке.
Томас ведет нас к дому, который, как и все дома вокруг, покрыт черепичной крышей. Мне кажется, я оказался в сказке братьев Гримм. Во внутреннем дворике накрытый стол и множество цветов вокруг.
– О, у вас чудесный сад! – восклицает Вика.
– Это не наш, – уточняет Томас, – сад общий, всех соседей.
– А-а, поэтому здесь нет никаких оград…
Жена Томаса приглашает нас за стол. Томас поднимает тост: «За встречу!»
Чистейший воздух, ухоженные газоны, тишина и пение птиц – в середине рабочего дня. Мы пока никак не можем взять в толк, когда голландцы работают?
Мое внимание привлекла крытая терраса позади дома, разделенная внутри между соседними квартирами стеклянными дверьми. Мы уже видели подобное в других местах во время экскурсий.
– В основном это для детей, – объяснил Томас, – они бегают друг к другу в гости, не выходя на улицу. Удобно, когда холодно или дожди. Квартиры не запираются.
Мы с Викой переглянулись.
– Томас, у вас коммуна? Вы живете при коммунизме?
– Да нет, самый обычный дом, самые обычные соседи. С чего ты взял?
– Понимаешь, – говорю, – я первые пару ночей у вас глаз не мог сомкнуть. Номер в гостинице на первом этаже, а окна – в полутора метрах от земли и без решеток. Вокруг никакого ограждения.
Прямо под окнами гостиницы велосипедная дорожка. Только закрываю глаза, сразу возникает ощущение, что вот-вот кто-то откроет окно и к нам «в гости» пожалует, а мы спим. Как вы так живете? Я этого не понимаю. Томас, извини, но объясни ты мне, почему у вас нет оград и окна на первых этажах такие низкие?
Соседи
Томас не спеша забивает в трубку табак. По природе он нетороплив. В этом, пожалуй, мы с ним схожи. Мне импонируют его спокойствие и обстоятельность.
– Мой прадед – из деревни Гитхорн, – начинает он издалека.
– Гитхорн? Да что ты! Деревня рыбаков! – не удержался я. – Мы с Викой там были. Голландская Венеция. Цветник! Дома вплотную друг к другу. И опять же, нигде никаких оград и окна в метре от земли. Вика говорит: «Это сцена, декорация». Не верится, что люди так живут.
– Живут, бро, живут. Издавна так повелось. Так вот, мой прадед редко бывал дома. Вместе с другими мужчинами он уезжал в Заансе-сханс. Это в трех днях езды от Гитхорна, недалеко от Амстердама.
В то время там стояли тысячи мельниц. Только они не зерно мололи, а приводили в движение хитроумные помпы-насосы. Днем и ночью они откачивали воду, осушали польдеры – плодородные участки земли. Там работали десятки тысяч крестьян и рыбаков. Порой, неделями они не появлялись дома, понимаешь?
– Пока нет. Такая работа – каторга, но при чем здесь ограды и решетки на окнах?
– От этого зависела жизнь, бро. Во время наводнения соседи спасали друг друга.
– Не понял.
Томас предложил мне пива, но вспомнив, что пиво я не пью, налил себе и продолжил:
– Наводнение – это секунды, бро. Зачастую ночью, а тебя нет дома, – ты на осушении польдеров в трех днях пути от деревни. Соседи, зная это, врываются в твой полузатопленный дом, рискуя жизнью. Врываются, чтобы успеть вытащить оттуда застрявших, полусонных женщин и детей! Понимаешь?
– Кажется, понимаю.
– И никакая ограда не должна стоять у них на пути. Ни ограда и ни запертая дверь. В деревнях у нас дома никогда не запирались. И до сих пор так.
– Томас, невероятно! Но как женщины с этим справлялись?
– В деревне всегда оставался кто-то из мужчин. Мой дед еще помнит, как его, трехлетнего, сонного, вместе с другими детьми соседи передавали через окно из рук в руки. Представляешь? Переносили на спасательный бот. Ночь, ветер, холод неимоверный и вода всё прибывает и прибывает.
Томас говорил и смотрел куда-то в пространство, будто видел всё это сейчас перед собой. Высокий, крепкий, со шкиперской бородкой капитана шхуны. Потомок мужчин Гитхорна – покорителей стихии.
– Вот поэтому, бро, у нас нигде нет ни решеток, ни оград и окна – в полутора метрах от земли.
Томас замолчал. А мне надо было обдумать услышанное. Значит, стихия заставила людей принять определенный образ жизни и научила выживанию? Или люди, сообща, обуздали стихию?
Предчувствие
Опускался вечер. Мы поужинали, женщины отправились укладывать детей. Мы с Томасом задержались в саду. Было еще что-то недоговорено, и мы оба это чувствовали.
– Знаешь, бро, – начал Томас, – мужчины, родившиеся в Гитхорне, всегда предчувствовали наводнения. Мои предки тоже. И я чувствую это прямо сейчас.
– В Гитхорне будет наводнение?
– Во всем мире…
– Старик, ты говоришь загадками.
– Это звучит странно, я знаю… мне трудно подобрать слова…. Я говорю о стихии ненависти между людьми – это настоящий потоп. Волны неприятия, отталкивания, неприязни прокатываются между нами по всей земле, понимаешь?
– Не уверен…
– Весь мир сегодня – тот же Гитхорн, в котором соседи должны спасать друг друга. Нам надо вытаскивать наших детей из злобы, несогласия, агрессии, передавая их бережно из рук в руки. А мы, наоборот, топим друг друга. В любой момент одно государство может напасть на соседнее по самым нелепым причинам. И будет сражаться со вчерашними соседями и братьями, как с самыми злейшими врагами. Причем, это может произойти везде, в любой точке мира. Всему виной эта стихия ненависти, затопившая нас изнутри.
Предыдущие поколения, мой дед и прадед осушили сотни польдеров, превратив их в плодородные земли. Я хочу осушить только один – тот, что внутри нашего общего сердца, чтобы в нем взошли ростки любви и добрососедских отношений.
– Всё это очень красиво, Томас, но это невозможно, ты же знаешь…
– Возможно! Вот поэтому я и вернусь в Иерусалим, бро. Вернусь вместе с женой и детьми. Мир должен измениться.
Когда наступит мир
Мы шли к автобусной остановке. Зажглись фонари. Благополучный голландский городок ничем не напоминал о нелегком прошлом этой страны.
– Томас, но почему Иерусалим? Можешь ты мне, в конце концов, объяснить, почему ты хочешь жить именно в этом городе? Что тебя туда тянет?
– Не знаю, как это прозвучит, но я чувствую, – в своей неторопливой манере заговорил Томас, – что ответ на вопрос, как сделать всех врагов в мире добрыми соседями, находится у вас, в Иерусалиме, хотя вы сами об этом не догадываетесь. Он не в камнях вечного города и даже не в Стене Плача. Но я знаю точно – когда в Иерусалиме исчезнут все ограды и решетки на окнах, во всем мире перестанут воевать и ненавидеть.
– Томас, ты серьезно? Но какая связь? Можно принять закон и убрать в Иерусалиме все решетки с окон, и что, во всем мире наступит мир?
– Нет, конечно! – Томас рассмеялся так радостно, что и я невольно заулыбался. – Нет, конечно, бро! Это только символ. Решетки, перегородки, засовы, замки – они внутри нас, в наших сердцах. Хотя, может быть, поэтому и снаружи…
– Томас, как же ты прав, дружище! – для меня вдруг всё как-то само собой прояснилось. – Не о тех решетках я всё это время думал…
Мы обнялись. «Томас обязательно скоро приедет, – сказал я себе. – И еще другие, такие как Томас, которые почувствуют, что нет смысла воевать за мир, – его нужно установить в наших сердцах. А если так, то где же им всем собраться, если не в центре мира – Иерусалиме, городе-перекрестке всех дорог?»
Из-за поворота показался наш автобус. Мы еще раз пожали друг другу руки и неожиданно произнесли: «В следующем году в Иерусалиме!» Одновременно, почти в унисон. А раз так, значит наше желание обязательно исполнится! Я буду ждать тебя, Томас
Очень тронула меня статья»Мир без решеток»Как нам сейчас необходимо возродить — это простое чувство человечности, не равнодушия . И не только когда воюем со стихией, но и каждый день по капельке ,хорошо бы привыкнуть заботиться о других не меньше чем о себе.
Есть над чем подумать…😌
Я тоже хочу в Иерусалим! Как Томас, чувствую такую потребность. Давно и необъяснимо!
Понимаю также, что это тоска по Небесному Иерусалиму! Тому Месту, где находятся Причины любви, мира, добрососедства, гармонии… — всего, что даёт почувствовать то, что всё! — и этот мир в том числе — создано не зря!
А создано с такой именно целью — преодолеть земные оковы. Земные путы, которые пригнетают к земле и делают тебя-меня-нас земными-земными: когда мы стараемся делать всё только для того, чтобы выжило тело и всё, что к нему близко.
Хочется подняться над земным и вернуться в Небесный Иерусалим! Хочется, чтобы мы, те, кто чувствует в себе эту потребность, собрались вместе и так захотели, что Небеса не устоят перед силой нашего желания! И… мир преобразится! И в нем уже никогда и нигде не нужно будет ставить решёток и заборов!
А главное — в сердцах не будет никаких преград! И небесный Иерусалим станет нашей реальностью!
…и ещё: я споткнулась на фразе «сражаться за мир»… Сейчас на это сердце отзывается особо остро: сколько же можно сражаться на земле?! Возделывать ее — и разрушать! Возделывать — и разрушать! Вот и я тоже надеюсь на Небеса, вижу, что человеку не под силу справиться ни с захватчиком внутри себя, ни с захватчиками, которые по чьей-то звериной воле разрушают всё вокруг себя. И хочется прямо сейчас оказаться в Иерусалиме!
Наталья, спасибр вам! Вы мне как-то подсказали еще глубже идею автора. Нам трудно говорить о чувствах, всё кажется искусственным. Метафоры спасают. Метафора Иерусалима как центра мира на Земле — это сильно. Особенно потому, может быть, что сейчас, кажется, даже намека на это нет.
Многие внутри себя чувствуют, что перемены неизбежны, но никто не знает, как это возможно. А такие как Томас уже чувствуют по-другому. Или предчувствуют?
Эта история не вселила пока в мое сердце уверенность, но я перечитываю и снова чувствую радость. Спасибо вам, Наталья, и вам Евгений.
Современная Голландия, тихая рыбацкая деревня в ней, вечный Иерусалим очень мягко соединились в этом рассказе. В Голландии уже не ставят замков и заборов между домами. И во многих странах есть люди, которые согласны не ставить решеток. Но как это сделать? Надо , чтобы поверили все люди, что если не будет решеток и запоров в их сердцах, тогда между домами и даже между странами они тоже не понадобятся.