Бояться не любить

А это вообще возможно или нет: «бояться не любить»?
Ну как там у вас? – это друг Серега звонит, он из Европы, – Может, приедете? Переждете?
Ну что ты! – говорю – сейчас наоборот: все, со всего мира домой приезжают. Чувствуют: здесь, в Израиле их дом! И дом – в опасности. Его надо защищать!

Серый – интеллектуал, «ботаник» в самом лучшем смысле этого слова. Занимается историей и философией, увлекается Вернадским. Сторонник теории ноосферы: так называемой сферы помыслов и чаяний на человеческом уровне. Он, конечно, задавака, но я от него без ума.

За предложение переждать у вас, спасибо – благодарю я его, – но, к тому же, у нас дети – военнообязанные. И Вика в операционной, как на передовой.

Еще немного поговорили, Серега отключился. А у меня осадок. А почему – не пойму. Мы с Серым лет сто вместе. В той жизни студентами вместе в горы ходили. В одной связке, как одно целое. Всегда считал, что я к нему, как к самому себе могу относиться, что поймет с полуслова. А тут вдруг, что-то не то в нем почувствовал. Не пойму что. «Переждете», а что переждать? Здесь наш дом!

Серега снова звонит через неделю, – Как дела? – спрашивает. 

– Ты не представляешь, – говорю. (Внутри у меня за это время накипело, нужно поделиться). – С юга стреляют, с севера стреляют. Включаешь телевизор, лучше не включать. Все в мире, как будто с ума сошли, как будто не понимают, что произошло. Нас теперь обвиняют. Про то, что творится в американских вузах, слышал?
– Слышал. Ты, главное, не паникуй.
Серый говорит, а я чувствую, меня его интонация ну просто из себя выводит! Задевает не на шутку.
– Как-то все уладится, – говорит он, – без тебя разберутся.
– Что значит без меня? – я воспламенился, жар изо рта, – у нас все за одного, у нас не Европа. У нас… У нас… У нас… Сейчас знаешь какое единение! – говорю. А сам понимаю, мы с Серым не пересекаемся как-то. Он на своей волне, а я – на своей.
– Было бы единение, такое бы не произошло, – режет Серый. Он, как и все интеллектуалы, не переубедим. Если уж в чем-то убежден, – с места не сдвинешь!
– На той стороне, в секторе, среди мирных, – жертв очень много. Я новости уже смотреть не могу. На улицах против вас демонстрации. Ты, главное, своих береги – заключает он философски из своей Европы.

Чувствую, начинаю задыхаться.
– Да у нас выбора нет, понимаешь? – кричу ему не своим голосом.
– Тут такое сделали: зашли рано утром, когда люди спали. Напали на спящих!
Дальше озвучивать язык не поворачивается.
– Мы же всё, всё делаем, чтобы мирные не пострадали, а эти изверги… мирными прикрываются. А у нас заложники, понимаешь? Дети там были…
– Я слышал, – тянет свое Серый, – а у них жертв тысячи.
Чувствую, сердце у меня заколотилось, выскакивает. Вроде, как оправдываюсь, а оправдываться не хочу. Что ни говорю ему, ничего объяснить не получается, как не стараюсь. Трещина между нами. Разговор кое-как из приличия дотянули и все. «Моя твоя не понимай».

Проходит неделя, вторая, третья, Серый не звонит. А я себе все места не нахожу. Все мысленно с ним спорю. Доказываю, убеждаю. От осадка не могу избавиться. Ничего не помогает. Я и хочу, чтобы он позвонил и опасаюсь. Даже не знаю почему.
Во… звонит, наконец…, интеллектуал в третьем поколении.
– Я тут историей Израиля поинтересовался, – вещает.

– Да что ты говоришь? Какая новость, – я иронизирую, а у самого сердце бум, бум. – Напрасно иронизируешь. Я там такое нашел! – закручивает. – Сразу нашу связку в горах вспомнил. У вас такая же закономерность.
– Не понял? Какая опять у тебя закономерность? Какая связка?
– Связаны вы, что ты не понял? Как мы когда-то в горах, когда в одной связке шли. Помнишь?

Я Серого порой с трудом понимаю. Как и все люди высокого интеллекта, он предполагает, что все вокруг должны молниеносно, на лету хватать его гениальные мысли.

– Серый, приземлись, давай по порядку!
– Хорошо пусть будет по порядку. Я попробовал взглянуть на всю вашу историю под другим углом.
– Под каким?
– Сейчас объясню. Очень интересный разрез! Сколько ученых философов это изучали, никто этого не увидел. А ведь тут все на лицо, все факты.
– Что ты имеешь в виду?
– Закон простой! Как только в вашем народе начинаются между вами внутренние распри, – приходит удар извне. В древнем Египте – фараон, потом Навуходоносор, потом Веспасиан, потом инквизиция, погромы черной сотни, холокост.
Да и 7 октября, – продолжает Серега, – вспомни, что было между вами за 9 месяцев до этого. Вы начали впервые требовать разделения на 2 государства: Иудею и Израиль. Везде одна и та же цепочка. Сначала разобщение, потом удар, потом прозрение и единение. Как будто, кто-то берет вас за руку. Кто-то невидимый. Кто-то, кто наказывает вас изгнанием за разобщение. Потому что связаны вы между собой, и связь эту нарушать нельзя.
Как тогда на Адырсу, помнишь? Мы все в одной связке тогда шли, а ты…? Хотел Оксане ручку подать? Джентельменился. Помнишь?
– Помню – буркнул – я тогда сорвался, всю связку – за собой! Прямо по леднику вниз, вниз… и все… вместе. Чудо, что кто-то, в последний момент успел зарубиться.

– Вот-вот, и вы тоже в такой же связке по истории идете! Разобщенность для вас – страшная штука. Это ваш бич, старик. Как только вы друг с другом не ладите, как только позволяете себе рухнуть во внутренний разрыв и взаимное неприятие – так сразу срыв. Сразу в пропасть. Причем все вместе, чтобы снова подружились. Магия!
– Все равно не понимаю! – говорю, а у самого пульсирует, прозревает внутри что-то.
Я в мыслях, а Серега в ударе.
– Ты тоже в этой связке, и ты тоже виноват, старик! Да, да, как тогда на Адырсу. И ты тоже виноват в том, что произошло, и на тебе вина, и на тебе ответственность!
– Чего?
– Того! Приходит раздор и за ним срываются все.
Раздор, это власть страха только за себя самого, – подумалось, – это когда думаешь только о «себе любимом», а другие – не важны. Они не я, они другие. Сначала я и то, что мне близко.
Но я не хочу бояться лишь за себя, хочу бояться только одного…
– Бояться не любить, – вырвалось вдруг как-то само собой.
– Точно старик, в десятку, бинго! – Вы все друг друга любить обязаны. Если хоть кто-то не любит, – срываются все.
Я молчу.
– Если любви не будет над всеми вашими разногласиями, окажетесь в море! Точно тебе говорю! Вы все, весь Израиль, должны трепетать только от одного – от страха не любить! А потом и весь мир, все человечество придет к тому же самому, старик. Только к одному: «бояться не любить».