Для чего тогда все эти белые рубашки и наглаженные воротнички?

В кабинете главного бухгалтера поселкового клуба слышны охи, вздохи, восклицания и категорические хлопки ладоней по столу. 

– Да нет же, я вам говорю, Светлана Юрьевна, нет у меня бюджета на маскарадные костюмы. Что вы заладили, в самом деле?!

– Дети в моем кружке, Степан Ильич, ничуть не хуже городских! – парировал ровный женский голос. – У них всё должно быть самое лучшее!

Светлана Юрьевна – учительница младших классов поселковой школы. В клубе ведет кружки юного творчества: театр, танцы, лепка и даже балет. За детей она горой! Как наседка над ними, готова собой укрыть от любой напасти. 

– Еще раз вам повторяю, Степан Ильич, у них всё должно быть самым лучшим! – дверь сердито хлопнула. 

Светлана Юрьевна в своих первоклашках души не чает, а они – в ней. У детей в поселке семьи, порой, не простые – где мать-одиночка, где отец постоянно навеселе. Но ее малыши знают: у них есть кто-то еще, кто всегда будет рядом, кто утешит и защитит.

Первые выпускники Светланы Юрьевны из 1-А уже сами родители. До сих пор на день рождения к ней приходят – пятнадцать лет подряд. В полном составе, все как один. Кроме Сережки –  ее тайно самого любимого ученика. Но о нем она старается не думать. Не думать и не вспоминать. После той с ним истории…

У нее за малышей всё время какая-то тревога. Необъяснимо постоянная. Как бы чего с ними не случилось, не произошло. Но сегодня Светлана Юрьевна – на работу, как на крыльях, сегодня у ее малышей новогодний утренник. В руках у нее хрустальный кубок за победу в районном соревновании между кружками юного творчества.

Малыши еще издалека ее увидели, сразу бросились по коридору навстречу. Запрыгали вокруг нее:

– Светлана Юрьевна, у меня костюм Щелкунчика! А я – балерина! – закричали наперебой Саша, Маша и Даша

– Какие вы все красивые, просто необыкновенные! – восхищается Светлана Юрьевна. – Смотрите-ка, все наши мальчики, как один, в белых рубашках с наглаженными воротничками. Какие молодцы!

В гардеробной пальто Светланы Юрьевны как всегда приняла Зина. Они в этом клубе лет сто уже вместе работают. Напротив гардеробной – экран на пол стены, как в кинотеатре – гордость поселковой администрации. По всему экрану танки, пушки, самолеты. Телевизор Светлана Юрьевна в последнее время принципиально не смотрит. Не может.

«Боевик, наверное, – с нехорошим предчувствием сказала сама себе, –  не может быть, чтобы на самом деле… Эти американцы вечно ерунду какую-то придумают. Некуда им фантазию девать. Лишь бы рейтинг повысить да людям нервы потрепать. Голливуд, одно слово!»

Невольно взгляд задержался на взрыве. Вот дым рассеивается… «Тогда тоже так было, – вдруг промелькнуло воспоминание, – точно так же дым рассеивался…» 

Пятнадцать лет назад она – еще совсем молодая учительница – вот так же, на крыльях, летела в клуб на свой первый утренник к малышам. Неожиданно в лобби, недалеко от гардеробной раздался взрыв. 

Когда дым начал рассеиваться, она увидела на полу Сережку из 1-А. Кто-то бросил «новогоднюю хлопушку» – самодельный взрывпакет. А у Сергея астма. Как же она тогда за него перепугалась! Думала ранен, побежала в «Скорую» со всех ног. Там успокоили: «Ничего страшного! Астма, приступ».

У Сережки дома одна мать, на фабрике в три смены работала. Младшие – мал мала меньше. Росли без отца. Сережа – старший. Не по годам взрослый, он был своим сестренкам и за брата, и за отца, и за мать одновременно. Рассудительный, серьезный – Сережка прекращал все драки и улаживал ссоры. Ребята его уважали, слушались. 

Светлана Юрьевна тогда Сережку по всем врачам водила, к городским светилам возила не раз. Он частенько у нее дома ночевать оставался, она его рядом со своими детьми спать укладывала. В конце концов вылечили, прошла астма. 

Потом его мать замуж вышла и они куда-то уехали. Но Сережка через месяц вернулся – сбежал.

– Светлана Юрьевна, оставьте меня у себя? – просил Сережка. – Не хочу я домой. Мне ваши Саша и Даша, как брат и сестра. Оставьте, пожалуйста! Отчим, как напьется, всех гоняет. Я вам помогать буду, вы же знаете, я всё умею по хозяйству! Ну, пожалуйста! 

Она не оставила, не могла, отвезла обратно к матери – ох, как щемило сердце! Его взгляд до сих пор у нее перед глазами. С такой мольбой на нее смотрел, ничего не говорил, смотрел только. По поводу его отчима она в администрацию жалобу написала. 

Месяц тогда успокоительные пила. По ночам не могла уснуть. Он и вправду был для нее как сын, но неправильно это было забирать его из семьи. Больше Сережку она не видела. Один только раз на ее дне рождения кто-то показал его фотографию.

На экране снова взрывы. 

– Зин, да что это такое? Опять боевик? 

– Да нет, если бы… Новости это, «Евроньюс», по-моему.

Корреспондент что-то говорит скороговоркой и передает микрофон парню рядом – лет двадцати пяти, не больше. Весь грязный, в каске, на руках рваные перчатки. 

– Подбито пять танков, – вяло рапортует прапорщик. – Взято в плен двадцать и уничтожено десять единиц противника. – У парня взгляд отрешенный. В уголке губ – окурок папиросы. Рядом стоят пленные: головы понурены, беспокойно на прапорщика поглядывают.

«О чем это он? – пронеслось в голове у Светланы Юрьевны. – Что значит десять единиц уничтожены? Что значит «уничтожены»? О чем он бредит, этот прапорщик?»

Она почему-то не может от него взгляд отвести. Смотрит, как завороженная: «Нет! Только не это… Не может быть!»

– Юрьевна, погоди-ка! Ты глянь, глянь – да это же Сережка твой, что с астмой, помнишь? Батюшки мои! – заголосила Зина, озвучив ужасную догадку.

Колени Светланы Юрьевны подкосились. В горле спазм. Хрустальный кубок выскользнул из рук, взорвался об пол осколками стекла.

– Юрьевна, Юрьевна, да что с тобой, дети же вокруг? – подхватила ее Зина. Малыши испугались. Светлана Юрьевна взглядом пытается их приободрить, а внутри у нее не крик – вой! Как будто земля из-под ног ушла или ребенка у нее отобрали. Сергея она узнала, но … 

– Не он это, Зина, не похож совсем, – не своим голосом еле выговорила Светлана Юрьевна. – Не он это, ошиблась ты, обозналась. Столько лет прошло… – всё повторяет Светлана Юрьевна, как будто сама себя уговаривает. 

Дети за ней взглядом следят, встревожены, глазенки распахнуты. «Неужели через каких-то десять лет и эти мои мальчишки станут такими? Саша? Или Миша? Или этот, еще один Сережка? Они ж такие наивные, доверчивые, искренние… Для чего тогда всё это? Для чего все эти утренники и белые рубашки, и отутюженные воротнички? Для чего?!»  

Как же болело сердце! «Не может быть, – говорила она себе и тут же возражала: «А если может?» – Вот так же очерствеют, загрубеют и будут с усмешкой смотреть на чужие страдания. А иначе, наверное, там в здравом рассудке не останешься. »

Зина принесла ей воды, усадила на свой стул. «Но ведь должно же быть как-то по-другому! Какие-то договоренности между людьми, странами, государствами. Какие-то соглашения, – она пытается успокоиться. – Всю историю человек воюет, порабощает, захватывает: Крестовый поход, Ледовое побоище, Первая мировая… Те, кто сначала защищался, потом становились захватчиками. Неужели это наша суть? Неужели такова природа человека?»

– Светлана Юрьевна, вы в порядке? – кто-то из малышей взял ее за руку. – А концерт у нас на утреннике будет? 

– Конечно, будет, ребята! – усилием воли взяла себя в руки Светлана Юрьевна – И утренник будет, и костюмы, и концерт…

И вдруг она отчетливо поняла, что этих малышей она не отдаст! Не позволит! Не допустит! Она обязательно что-нибудь придумает. Обязательно что-то найдет: методику, учение, научное открытие, человеческое прозрение – то, что поможет зародить в их сердцах такую любовь, что они даже и подумать не смогут причинить боль другим.

Наверняка, выход есть, просто она пока не знает какой. Но знает, что ни за что не отдаст своих Сашу, Юру, Мишу и вообще всех этих детей. И не только своих. Всех! Она их прикроет, к себе прижмет, убережет, спасет. Она обязательно что-нибудь придумает.